Ну откуда я мог знать, что у меня хламидии? Вот ты палец порезал - больно, кровь хлещет и всё понятно, а эта херня же молчит», - жаловался и потягивал бутылочку пива Костик. Я участливо поднимал глаза и шипел фломастером по раскраске, которую отобрал у племянника двумя днями ранее. В любой другой день я бы с удовольствием проникся чьими-нибудь ЗПП, но этим утром я хотел одного — оторвать себе башку, чтоб не болела. Уж не знаю, чего я так вчера разошёлся. Наверное, магнитные бури.
«Она мне теперь без презерватива никогда не даст. А может, ей что-нибудь купить?» - продолжал накручивать себя Костя. По идее, я должен был его успокоить, но вместо этого очень хотелось бить его по лицу. Напихать ему в рот носков, лишь бы молчал.
Я доел последнюю фисташку, поднялся с дивана, расстегнул ширинку и стал мочиться на Костин резной стол, который он припёр с Бали. Костя молча смотрел то на моё лицо, то на член. «У тебя что-то типа нурофена есть? – спросил я. – "Где-то саридон был, сейчас принесу", – он медленно поднялся с кресла и, не отрываясь от моего десятого чуда света, побрёл к шкафчику, на котором стояла корявая икебана Светы, той самой счастливой обладательницы Костиного хламидиоза.
Свете было 22, она корчила из себя свободного художника и пыталась популяризировать свою мазню через нас, приходя на дни рождения и прочие праздники с полотнами вместо нормального подарка. Отнюдь, единственным поклонником её творчества был Костик. Он обрамлял её бездарные картины в рамочки и вешал у себя в зале. У Кости был вкус, но, видимо, Светы в его голове тогда было больше.
Поначалу я хотел найти в ней хорошее. Костик ведь мой друг, но, увы, кроме бестолковой ревности и постоянных скандалов, я так ничего и не нашёл. Она одевалась как колхозница, вела себя как колхозница и, не удивлюсь, если тайком читала журнал «7 дней». Уверен, что в постели она вела себя как и все остальные ТП, которые считают своё тирамису лучшим в этом городе - "радуйся, что раздвинула ноги, я ведь такая секси". Я запил саридон пивом и предложил обсудить хламидии на свежем воздухе.
На улице была пьяная весна. Ну, или таблетка подействовала, и я снова подумал о том, чтобы пропустить по стаканчику. «Чебурек не хочешь?» - мы приближались к Сухаревской. Там на углу была шикарная чебуречная «Дружба». В ней собирались заядлые алкашки. Туда любил захаживать и я.
Мы взяли по чебуреку и мерзавчик с коньяком, встали за отдельный стол и молча проглотили тепло. Косте не терпелось продолжить, но он не решался. Видимо, понимал, что всё это выглядит жалким занудством: «Я устал», – он вдруг впервые за эти пол года признался в своём несчастье. Мы хлопнули ещё по стаканчику: «Иногда я просто хочу взять её за волосы и раскрошить череп об какой-нибудь косяк», – я приободрился. «А где ты хламидии цепанул?» - до меня наконец дошло, что Костя хотел рассказать про свой левак, а не про Свету. Люблю весну, в ней столько скрежета.
Костю несло лавиной. Он так сильно восхвалял бледные ноги новой подружки, что я даже стал подумывать - а друг ли мне Костя? Когда коньяк и чебуреки закончились, мы вышли в теплую Москву. «Так пошли Свету на ***», - пьяный и потому счастливый, я всё-таки решил дать дельный совет. – «Не знаю, Вась, она же такая кнопочка», - размазал соплю по Сретенке Костя, и я вдруг понял проблему.
Вдохнув полной грудью то, что в этом городе называют воздухом, я захотел в баню. «Пошли в баню?» – мы двинули в сторону Рождественского бульвара. Моя зажигалка закончилась, и я искал глазами магазин. Вроде алкоголя было выпито достаточно, а проблема оставалась неизменной - жалость. Именно она не давала Косте нормально сходить в туалет. Он не был кретином, но пережитки родительского воспитания, как шрам, ныли в его извилинах на плохую погоду и не разрешали поступить, как надо. Как его отец терпел невыносимую мать, так и Костик - всё время хотел как лучше, но вместо этого огре**л. Жалость уничтожала его и Свету, которой просто необходима была боль. И чем больнее, тем лучше для неё.
Мы дошли до Сандунов и повязали на грудь простыню. Без пива и конской колбасы этот день казался мне просранным, поэтому я заказал и то, и другое. Жалость коварней, чем пиво после коньяка. Со вторым ты хотя бы можешь закинуться активированным углём и проблеваться, если надо. Жалость же нащупывает места послабее и вдаривает с ноги. Портит всё вокруг, а особенно внешний вид. Я вот Леру жалел два с половиной года, и что? Отвечал на смс, рассказывал ей, что люблю, лишь бы она не плакала на том конце. Цветы на Восьмое марта в другой город заказывал. Спал и спал с ней в обнимку, когда она приезжала по делам. И что? - Ненависть. Я - г***о.
Мы слишком хотим быть хорошими, и именно это делает нас самыми большими злодеями.
Я прикончил пинту пива и решил заказать кваску. Я никогда не дружил с мерой, но сегодня был особенный день.
---------------------------
Свежие комментарии