МИР...

…Да, как все просто — и как сложно. Выкрикнуть миру в лицо вопрос — и расслышать ответ, вот и все…


Что-то сделать, чего-то не делать. Зачем, кому нужны эти бессмысленные обязательства пустоты перед пустотой… Но это мелочи; главное обязателство — понимать. Понимать все, что есть вокруг. Да еще желательно так же, как кто-то еще?

А ведь незачем: ну зачем тебе другие люди… Были бы они сами по себе, а то ведь это просто кусочки чужих хотелок, глупые и оттого чванливые. И их «Мир», на него просто жалко смотреть. Суматошная кровавая свалка, рассказ идиота идиоту. Миру нечего тебе дать, у него ничего нет. А мы не в силах прямо глянуть правде в глаза, отрываем от себя куски мяса и возюкаем кровью по ослепительно прекрасной пустоте и, когда эти разводы подсыхают, считаем испорченную пустоту Миром, забывая, что это всего-навсего узоры из крови ни на чем. Мы делаем его из своего тела, этот Мир, от страха перед пустотой населяя ничего не означающие пятна и полосы множеством персонажей, вплоть до Самого Себя, и играем со всем этим кукольным парадом, закусив губу от серьезности занятия. Смех и грех……Из этого ты и состоишь, дешевка, — человек разговаривал с Миром, и Мир покорно слушал его, не перебивая: человек бросил путать теплое с мягким и больше не собирался бежать за призрачной морковкой на несуществующей веревочке. Теперь он мог даже приказывать Миру, и со стороны показалось бы, что Мир выполняет его приказы. Но это было не нужно человеку, человеку вполне достаточно и того, что теперь никто не прикажет ему.


…Если б ты был, я сказал бы тебе, что ты глупая наёбка… Больше ты не получишь от меня ничего, потому что тебя нет.

Вот так… — остатками разума лениво думал человек, растворяясь в блеске снега. — …Вообще ничего. Так что отъебись. У меня уважительная причина — меня тоже нет…Отчего-то вспомнился прибой на море. Память услужливо распаковала запахи шашлыка и магнолий, вяляющихся на солнцепеке водорослей и горячего, не наступить, голыша на пляже; шуршание волн, детский гомон, «Чер-р-рные глаза» из прибрежной кафешки.…Вот почему мы так любим смотреть на волны. Потому что это все равно что зеркало. Мы ведь то же самое, до смешного. Может, волнам тоже кажется, что они отдельные, и плывут по морю сами по себе. Что их жизнь длинна и чем то отличается от соседней. Что они что-то значат или что-то могут. Может, они тоже дают друг другу имена, помнят их и что то обещают друг другу… Да, очень похоже на людей…

Сквозь него тек мир, и сквозь, и вокруг. Все вокруг потеряло свои прежние значения, перестав делиться на вещи, движения, людей; все стало понятным до полного равнодушия — всматриваться в мир стало так же нелепо, как на полном серьезе, вдумчиво и расчетливо осознавать и планировать процесс дыхания. Как захочешь, так и будет. Повернись нужным боком, и мир станет обтекать тебя по-другому.


Он безучастно наблюдал за сменой оттенков человеческого, часть которого иногда видна сквозь глаза людей. Пришло понимание. Той силе, что ставит нас в разные условия, абсолютно по барабану — будут ли живы те или эти. Вот и сейчас… Человек чувствовал, как огромный Мир склонился над крохотной пылинкой человечества, и холодными глазами наблюдает за происходящим, совершенно не обращая внимания на то, что кажется важным людям. Просто еще одно отражение вечного боя, который и есть Мир.

 …существовали только мысли, — напомнил себе человек, в который раз мельком изумившись простоте, лежащей под кажущейся многоликостью. Да, Мир вечно пребывает в той милосердной до абсолютной безжалостности простоте, которую замечают почти все дети и некоторые старики.…Сколько же я тут всего накуролесил, чтоб понять эту простую вещь… — усмехнулся человек и увидел перед собой свое Озеро, лежащее среди голого осеннего леса серым зеркалом под высокими облаками.Вдохнув сырой и холодный осенний воздух, человек встал на пригорке у воды, улыбнулся и перестал быть.Исчезнув, человек побыл всем — каждой каплей Озера; взлетел в облака, упал на лес, пройдя землю до самых соленых рек на огромной глубине и вновь возвратившись на поверхность бьющим из-под скалы родником, был выпит лосем и выссан сожравшей лося волчицей, пробежал ручьем по раскисшему от тающего снега полю, созрел в ягоде брусники, полетал над полем пухом одуванчика и проникся покоем настолько, что вспомнил о незаконченном деле, оставшемся в нескольких вечностях позади. Вернувшись через несколько мгновений и с хрустом втиснувшись на когда-то привычное место...